* * *

Меня завидев, оживают мухи,

умершие давно прошедшим летом.

Но мрут собаки, крестятся старухи,

ребёнок размышляет о наветах.

С деревьев гонит лист мое дыханье.

Глотает птичьи голоса рассвет,

и бой прибоя пробует молчанье,

и молча погребает бренный след.

Меня завидев, дождь идет наверх,

уходит с пляжа, важничая, море.

И тлеет в стенках ящика конверт

с отказом мне в пристройке в лепрозорий

И только перегной мне держит бронь,

и документом лист летит в ладонь.

ОРКЕСТР

Чего они хотят все вместе –

валторны, флейты и гобои?

Соединительные жесты

как они делят меж собою?

Смычков стремительных скольженье

из недр скрипок свет лия,

представить хочет точку зренья

на эту жизнь небытия.

А тот, витающий над пультом,
по разуменью моему,

не дирижер совсем, а скульптор –

он лепит музыку саму.

* * *

Выйду на балкон в микрорайоне,

поморгаю глазками окрест:

лист свернулся трубочкою в кроне,

огоньки мигают злачных мест.

Крыты крыши: рубероид? шифер?

Как не познан мною этот мир!

Только тот, кто птичьей тенью сшиблен

слышит, что шумит Гвадалквивир.

Я, наверно, изверг. Или нелюдь.

Глохнет небо в копоти ночей.

Перестань мне в мозг и сердце целить:

“Чтобы было всё, как у людей…”

* * *

Я сколько ни был некогда горячим –

уже нигде мой прах не отыскать …

Давно никто не помнит и не плачет,

Никто не повернет забвенье вспять…

И только солнце, окаймляясь чёрным,

лучи по всем углам распространя,

стремит свой глаз, бессмысленно – упорный

и жаждет каждый день найти меня.

О ПОЭЗИИ

… ну нет, она не совпаденье

с какой – то истиной житейской;

она не высказанный лихо

шемякин суд или третейский.

Она отнюдь не вектор к вере

(я говорю о вере в бога);

она невидимая сразу

непроходимая дорога:

на ней не счесть камней могильных,

на ней и будущему мучиться,

покудова с Землёю вместе

последний камень улетучится.