| |
Валерий СМИРНОВ Театр по-домашнему
О пьесе на троих с двумя отступлениями  Пьеса Юлии Дамскер «На закате солнца», представленная на малой сцене Тверского академического театра драмы, набита отсылками то к чеховской драматургии, то к мемуарам известных советских актрис, особенно Татьяны Окуневской и отчасти – Лидии Смирновой. Но более всего – к опыту телесериальных страстей. Что не удивляет в свете творческой биографии автора: перу Юлии Иосифовны принадлежат сценарии доброго десятка сериальных продуктов, включая такой известный, как «Дети Арбата» по Анатолию Рыбакову, во многих сценах которого, кстати, фигурируют тверские уголки и тверские актеры.
И вот тверские актеры дали жизнь театральному сочинению кинодраматургессы. В малом зале, с его домашним стилем игры, когда актеру можно не напрягать голос, но нельзя забыть, что зритель – в двух-трех шагах и ловит каждый твой жест, выражение глаз, мельчайшее мимическое усилие. В спектакле трое действующих лиц: две женщины и мужчина. Конечно, при таком раскладе неизбежен любовный треугольник. С маленькой поправкой: героям спектакля под восемьдесят. И это накладывает свой отпечаток на страсти персонажей, переводя их из комического регистра в драматический и обратно. Эти эмоциональные качели (фигурирующие в тексте пьесы как полузабытое героем-иностранцем русское слово) раскачиваются по ходу действия все сильнее, пока не разрешаются классическим мелодраматическим финалом. Народная артистка России Наина Хонина свою героиню, которая и на закате жизни остается Наташей – капризной, очаровательной, с замашками примадонны и кинозвезды, конечно же, любит. Хотя сильно пожилой Наташе и очаровывать уже некого, и капризничать остается только перед верной подругой, приютившей в опустевшей после смерти сына квартире, и звездное прошлое навсегда в прошлом. Хонина подчеркивает вздорность своей героини, ее крайне неприятную в быту привычку к мелкому домашнему тиранству, ее неистребимое актерство, у пожилых людей приобретающее неизбежно фальшивые нотки. Забытая режиссерами и поклонниками, нынешнее существование она скрашивает своим домашним театром, в который играет на пару с подругой-ровесницей Женей. Но за всем этим – мучительный вопрос: а стоило оно того? Фестивали, премии, кремлевские концерты, письма поклонников, пять лет лагерей – для чего? Если не удалось стать матерью. Если мужья проходили по жизни, не задевая сердца. Если приемная дочь в грош не ставит и даже поколачивает экс-звезду экрана и сцены? Актриса жалеет свою актрису-Наташу так, как принято жалеть на Руси, соответствуя поговорке: «жалеет – значит любит». И зритель, ведомый этой жалостью, переходит в отношении к ее героине от насмешки и раздражения к пониманию и сочувствию. Отступление первое, лирическое В созвездии тверских актеров Наине Хониной принадлежит особое место. С ней трудно работать режиссерам: самостоятельность мышления и буйная актерская фантазия актрисы могут того и гляди разрушить строгую конструкцию постановщика. Зато для зрителей каждое ее появление на сцене – образец актерского искусства, глубокое и сильное впечатление. Актриса каждую роль переписывает своим особым почерком, обогащая предложенную режиссером концепцию. Для Хониной – актрисы яркой индивидуальности – всегда очень важен пластический рисунок. И в «возрастной» роли, при минимальных возможностях движения, она находит незабываемые жесты. Жест-заклинание: стиснутые перед грудью кулаки как будто стряхивают ошибки, боль и отчаяние. Жест-размышление: упершись руками Наташа-Хонина подтягивается вверх, сосредоточенно ищет опору своему будущему поведению. Из таких штрихов и рождается образ. Вплоть до кульминации, когда Наташа отчаянно, некрасиво, по-бабьи рыдает в голос – на пределе отчаяния и закатного одиночества жизни, в которую не вернется из прошлого звездный час. Вера Рычкова тоже знала свой звездный час. В жизни актрисы это была Анна Каренина в постановке Веры Ефремовой, одной из самых репертуарных и прославленных. В роли Жени, тоже актрисы, – Золотая рыбка в детском спектакле и многолетняя роль руководителя детского театрального кружка при доме пионеров. Рычкова подчеркивает мягкость, женственность и жертвенность своей героини. И только изредка взрывается ее Женя, только по самым, как водится у русских людей, исключительным поводам. Все может снести она от взбалмошной старой подруги, с которой делила, как тень, ее невзгоды, оставив более удачливой Наташе солнечную сторону жизни и профессии. Но только не забвение прошлого. Рычкова кружит по сцене со сведенными за спиной руками – знаком былой несвободы, чтобы напомнить – не столько Наташе, сколько себе и нам, зрителям, – насколько обыденным было противоестественное, бесчеловечное в те времена, по которым и сегодня ностальгически вздыхают некоторые представители уважаемых старших поколений. И мастерски показывает, как преображается, расцветает человек, обретающий свободу выбора, когда помолодевшая, яркая, сияющая Женя объявляет подруге о решении уехать за границу с появившимся спустя полвека бывшим мужем. Николай Бутрехин во вспомогательной роли Гарри Котляра, бывшего москвича, а ныне жителя Иерусалима, сдержан, почти скован, но в этой как бы скованности столько деликатности, стариковской нежности и боязни одиночества, что его персонаж становится далеко не служебным. Яркость актерских работ сглаживает очевидные несовершенства пьесы: хронологическую путаницу, сюжетные натяжки, ровный профессионализм текста, предсказуемость финала. Впрочем, последнее – это уже обязательное условие особой, сериальной, драматургии, противостоящей как театральным экспериментам новаторов, так и классическим образцам от Чехова до Володина. Отступление второе, теоретическое Сериальная драматургия имеет свои, известные даже непрофессионалам, законы и каноны. Точнее сказать, этот род драматургии отражает очень заметную тенденцию последних десятилетий. Когда-то веселый Пушкин, написав в «Онегине» банальную строчку «И вот уже трещат морозы…», применил, как сейчас говорят, интерактив, прямо обратившись к потребителю информации: «Читатель ждет уж рифмы «розы» – На вот, лови ее скорей!». Дал читателю, что читателем и ожидалось. И мало кто постигает пушкинское гениальное лукавство: на самом деле «морозы» рифмуется с «…мы розы». В наши дни такие игры никого не занимают: читатель (зритель, слушатель) должен получить точно то, что он ждет. Поэтому романы, пьесы и сценарии пишутся для того, чтобы максимально точно отвечать ожиданиям потребителя. Поэтому кино- и телепродюсеры вполне обоснованно употребляют по отношению к тому, чем они занимаются, слово «продукт». Это не хорошо. И это не плохо. Это реальность нашего времени, радикально изменившего парадигму культуры в целом. На очередном витке мы фактически вернулись к наиболее архаичному типу восприятия культурных феноменов, когда потребитель ждет не ошарашивающей новизны формы, не постижения неведомых большинству жизненных проявлений, а строго соблюдаемых схем, отражающих массовые представления о том, «как должно быть», и вызывающих ожидаемые и предсказуемые эмоции. В фольклоре этим требованиям отвечает сказка, сложенная из набора хорошо всем известных сюжетных элементов. В массовом современном искусстве – из бесконечно повторяющихся сюжетных положений, в которые помещены стандартные (и потому понятные) персонажи. Легко, даже без логарифмической линейки высчитывается воздействие тех или иных моментов будущего произведения на рецепиента (читателя, зрителя). Пьеса «На закате солнца» заявлена как мелодрама. Этот жанр всегда отличался высокой степенью стандартизации. И то, что в итоге получился спектакль, в своих лучших эпизодах прорывающийся от условно-театральной к жизненной правде, на мой взгляд, серьезная заслуга исполнителей. Фото: Александр СОЛОДКОВ Тверская жизнь. -2010.- 22 марта. [ http://tverlife.ru ] | |
