ТВЕРСКОЙ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ
ЕФРЕМОВА ВЕРА АНДРЕЕВНА
ПРЕССА


Владимир КУЗЬМИН

ДУША ЖИВЕТ ТЕАТРОМ: РЕЖИССЕР ВЕРА ЕФРЕМОВА

Вера Андреевна Ефремова - яркая звезда русской театральной культуры второй половины ХХ века. Несколько десятилетий ее сценические работы привлекают неподдельное внимание публики и критики. Узнаваемый режиссерский почерк Ефремовой создает уникальное соединение подчеркнуто осторожного отношения мастера к литературному источнику с одновременным утверждением самостоятельной актерской эмоции, всколыхнуть которую удается далеко не всем режиссерам. Вера Ефремова всегда в созидательном порыве, живет большой внутренней творческой работой. И сейчас, в ноябре 1999 года, когда на календаре сошлись несколько круглых дат в ее карьере, она снова в театре - в зале и за кулисами, но по сути - на сцене. И снова в ее руке волшебная оркестровая палочка, уже в который раз соединяющая в единое художественное полотно "Вишневый сад" - бессмертную поэму Антона Чехова.

- От людей театра - актеров, режиссеров, в Петербурге, в Москве, ваших собратьев по профессии в Александринке, МХАТе, театре им. Гоголя - мне часто приходилось слышать о режиссере Вере Ефремовой - "она энергичная женщина"..

- Наверное, это так, в том смысле, что уже 50 лет я режиссер и 37 - главный... Для меня нет ничего более интересного, чем репетиции. Когда мне бывает плохо или я больна, я внутри себя все равно бесконечно продолжаю репетировать. Если говорить откровенно, я от окружающей жизни очень оторвана. У меня есть идеальный мир театра, в котором я прячусь. Это великое счастье, но это не значит, что я отгораживаюсь от происходящего в действительности. Иначе никогда не случалось бы того, что происходит после моих спектаклей - встает зал, молодой зал на "Анне Карениной", на "Обрыве"... Вот это результат профессионализма. Я должна уметь в любой момент рассказать о каждом образе моих постановок, обязана все про них знать и понимать. Я энергична, но не в том смысле, в котором энергичен, например, В Боярский. Он - прекрасный организатор. У меня же на то, чтобы что-то пробить, достать не хватает сил, желания. Для меня важнее и интереснее найти новый поворот души Епиходова, Лопахина, Гаева..

- Не поэтому ли вы возвращаетесь к одному и тому же материалу - "Анна Каренина", "Вишневый сад", "Любовь Яровая"?..

- "Есть пьесы, которые можно ставить всю жизнь..." - не помню, чьи это слова, но когда я их прочла, то нашла простое объяснение своего стремления к повторной работе с литературным материалом. Меня никто не может обвинить в том, что я копирую свои спектакли. Повторяться я не умею. Если же говорить об Антоне Чехове, то это бездна, которую никогда невозможно постичь. Я ведь одна из первых в 1965 году вернулась к "Вишневому саду", а позже пошел поток постановок - Эфрос, Кнебель... Каждый раз для меня текст - целина.

- Преимущественно вы повторяете классику?

- За исключением "...Яровой"... Впервые я ставила эту пьесу в 1963 году в Рязани. Для меня очень важны были детские впечатления о том, как моя мать играла Панову. Позже в Ульяновске, во второй версии, я хотела понять причины того, как героиня могла предать. Даже критики заметили, что не конфликт идеологий стоял у меня в центре пьесы, а природа предательства как психологического явления. Классика же влечет меня, потому что сказываются гены. Необыкновенная судьба была у моей бабушки Натальи Персияновой. Моя история как режиссера начинается с этого имени. Когда пришел семнадцатый год, Персиянову забыли. Она была, как это раньше называлось, "буржуазным" драматургом. В 26 лет написала первую пьесу – знаменитую "Пашеньку", которую тут же с ошеломительным успехом поставили в Александринке, в Малом театре. Семь пьес бабушки играли лучшие актеры России - Савина, Ермолова, Рощина-Инсарова, Яблочкина, Южин, Ленский, Правдин. Она, человек редчайшего дарования, была любима театрами и публикой. ...Вообще род симбирских дворян Пущиных, из которого я вышла, очень много сделал для величия России.

- Но вы не сразу пришли к режиссуре?

- Конечно, я об этом и не думала. Но когда мама репетировала Катерину, а я спала в соседней комнате, то я прекрасно помню, как повторяла за ней реплики. Я хотела играть - быть актрисой.

- Вера Андреевна, ваш художественный и жизненный путь неразделим с судьбой актера Александра Чуйкова. В чем секрет союза двух творческих личностей, которые уживаются в одном доме?

- Что нас объединяет? Путь это не будет обидно ни Саше, ни Вере, но главное - любовь к театру. Я - режиссер-фанатик, а он - актер-фанатик. Мы столько в жизни не дополучили, все отдав театру... Понимаете, писатель не может жить без пера - не буквально, а в смысле возможности творить. Режиссер не может жить без единственного исполнителя его, быть может, иногда безумных замыслов. Мне кажется, что Чуйков полюбил меня не только как женщину, но, в первую очередь, как человека, который увлек его театром. Мы все эти годы понимали друг друга с полуслова. Я говорила первую половину фразы, он - вторую. Так рождался наш творческий союз. Бытовой семейной жизни у нас никогда не было. У него никогда не было рядом нормальной жены. У меня никогда не было рядом спокойного мужа. Мы приезжали, тут же срывались на гастроли... Но самое главное, что у нас есть - верность во всем. Он меня ни разу не подвел. Встретившись с Чуйковым, когда мне было тридцать три года, я жила с ним единственным - во всех смыслах. И думаю, знаю, что он жил также. У меня очень светлый и чистый муж. Мы до сих пор сохранили свежесть тех отношений, которые у нас были сорок лет назад.

- Значит, вы нашли в Чуйкове не только супруга..

- Самое смешное в том, что как супруга я его нашла несколько позже. В первую очередь, я нашла актера. Он играл несколько эпизодических ролей в моих постановках - так, что я была поражена. С этого времени я обратила на него внимание как на актера, а уже потом он заинтересовался мною... С тех пор в нас сыплется столько стрел! Но, кстати, он никогда не сыграл того, чего не должен был играть - ни Арбенина, ни Паратова... Он играл то, что он может играть, играл замечательно.

- За долгую творческую карьеру ваша память, вероятно, сохранила не только воспоминания о взлетах, но, быть может, и о переломных этапах жизни, когда приходилось принимать тяжелые для себя решения, нужно было искать выход из каких-то сложных ситуаций

- Мне кажется, что очень многое зависит от возраста и опыта. Я помню, как судьба кинула нас в Саратов. Перед войной и в войну это был удивительный город, куда эвакуировали МХАТ, целое созвездие гениальных актеров, режиссеров. Это все в меня вошло. Если говорить о моем детстве, то в школе, которую я не любила, мне нравилась только литература. Я могла говорить по этому предмету все, что думала. Из школы, она находилась недалеко от театра, я всегда бежала на репетиции. Я поднималась на самый последний балкон и там лежала на полу - час, два, слушала все - повторы, реплики, указания режиссера. И те труднейшие моменты, которые я видела в жизни моей матери, актеров, привели меня к пониманию того, что театр - это нелегкая наука, к которой нужно подходить с точки зрения высшего разума. Театр - не только развлечение, хотя, разумеется, должна быть зрелищность, постановочные возможности... С тех пор я всегда ориентировалась на своих учителей - Станиславский, Немирович, Товстоногов. Когда мне было тяжело, именно у них я искала силы, чтобы не сдаться перед препятствиями - творческими и жизненными. Никаких других допингов не было, но напряженных моментов было много. Я ставила дипломный спектакль - "Чудесный сплав" В Киршона - в саратовском ТЮЗе, который жил по академическим законам, а в молодости всегда хочется все уничтожить. Ход моих репетиций отличался от той манеры, которой придерживался главный режиссер театра Ю Киселев. Он высказал мне свои замечания после одного из прогонов. Я, многое обдумав, решила последовать его совету. Это было очень тяжело. Я собрала актеров и предложила им переделать третий акт. В ответ в воздухе повисла долгая пауза. И потом Алексей Быстряков, один из лучших актеров театра, сказал: "Как ты могла за ночь перекроить то, к чему вела нас долго и упорно более месяца, что нам было интересно. Мы верим главному режиссеру, но мы должны делать так, как мы решили. Если Юрий Петрович будет что-нибудь "ломать", это его право, но ты сама "ломать" ничего не должна". Произошедшее было для меня огромнейшим уроком. И потому, когда я смотрела "Капитанскую дочку" в нашем театре и еще целый ряд вещей молодых режиссеров, а там было много сценических решений, которым я внутренне сопротивлялась, я все равно себя убеждала, что не должна ничего ломать. Я никогда ничего никому не ломала, ни одному режиссеру. Даже если считала, что сделано плохо, я стремилась подвести его к тому, чтобы сработать лучше, но по его авторским законам. Поэтому за свою режиссерскую жизнь я не переставила ни одного спектакля.

...Был еще очень сложный момент, когда я позволила себе слабость сбежать из зала, поспорив с опытным актером в Челябинске и не сумев ему объяснить, что хотела увидеть на сцене. Потом нужно было найти силы вернуться, извиниться и начать работать заново.

- Существует "вечная" проблема отношений художника и власти. Вам всегда удавалось находить общий язык?

- Это очень серьезный вопрос, боюсь, что коротко на него не ответить... Меня воспитала бабушка, которая потеряла от Советской власти все. Ее братья были губернаторами: один - в Нижнем, другой - в Симбирске. Но она не стремилась привить мне ненависть к этой власти, потому что понимала, что мне при ней нужно будет жить. Хотя подспудно неприятие новой" власти во мне всегда присутствовало. Я вступила в комсомол только на втором курсе филологического факультета, в партию - в 1970-м году в Ульяновске после настойчивых просьб секретаря обкома накануне 100-летия В Ленина. Если говорить о каких-то конфликтах, то они были только в Рязани. А так я никогда на них не обращала внимания, я жила по своим творческим законам. Когда я приехала в Тверь, у меня сложились очень хорошие отношения с Корытковым, по происхождению интеллигентным ленинградским инженером. А потом все было очень сложно, особенно с Леоновым. После того как я поставила "Не спится ночами" Чуйкова, это одна из любимых моих работ, Леонов, его жена звонили, кричали: "Ты что делаешь! Ты поставила спектакль против коммунистов, но за Советскую власть!". А Туниев требовал (ну, и от него, конечно, требовали), чтобы я подписывала страницы с вычеркнутым текстом. Я подписывала, а Сан Саныч играл так, как считал нужным. Я точно могу сказать, что не сделала ни одного конъюнктурного спектакля, даже когда ставила пьесу В Камянского про М. Калинина. Она мне очень не нравилась, я безумно не хотела с ней работать, наконец, - просто вышел приказ по министерству... Но шла она, слава Богу, недолго. В целом же я почти никогда не чувствовала давление власти, но и особенно тесных и теплых отношений у нас тоже не было.

- У каждого есть мечта - та, что стоит где-то впереди, вдалеке - дает силы жить, но никогда не исполнится, не воплотиться в реальность..

- В моем возрасте, быть может, это очень смешно прозвучит, но я хочу начать жить. Я мечтаю, что придет такой день, когда я смогу заняться салфеточками, скатертями, просто будет время вымыть посуду. Всю жизнь это и много другое - поездки в гости, на отдых, за границу... - я откладывала на потом.

- Вера Андреевна, наверное, сейчас я задам вопрос, который вы слышали довольно часто. В чем парадоксальность профессии женщины-режиссера?

- Нормальные женщины - и это правильно - в режиссуру не идут. Печально, что я не смогла иметь детей. Я безумно хотела ребенка, теперь во мне живет материнская тоска, от которой я никогда не избавлюсь. Но я не могла не репетировать девять месяцев. Я не могла предать театр, который требовал от меня все, но и давал мне многое.

Разве не театр дал мне мужа - любовника, помощника, актера. Около нас всегда было много молодых, юных... Режиссер - это педагог, но лучше женщины (пусть меня простят мои коллеги мужчины) педагога не бывает. Спектакль надо растить так же, как ребенка. Только женщина на это способна.

Тверская жизнь. -1999.-6 ноября.


Тверской Академический Театр Драмы (неофициальный сайт), 2003-, ©Nata Nick | dramteatr.info